Притчи Опции

[Hun]

В животе беременной женщины разговаривают двое младенцев:

Неверующий младенец: Ты веришь в жизнь после родов?
Верующий младенец: Да, конечно. Всем понятно, что жизнь после родов существует. Мы здесь для того, чтобы стать достаточно сильными и готовыми к тому, что нас ждет потом.
Неверующий младенец: Это глупость! Никакой жизни после родов быть не может! Ты можешь себе представить, как такая жизнь могла бы выглядеть?
Верующий младенец: Я не знаю все детали, но я верю, что там будет больше света, и что мы, может быть, будем сами ходить и есть своим ртом.
Неверующий младенец: Какая ерунда! Невозможно же самим ходить и есть ртом! Это вообще смешно! У нас есть пуповина, которая нас питает. Знаешь, я хочу сказать тебе: невозможно, чтобы существовала жизнь после родов, потому что наша жизнь – пуповина – и так уже слишком коротка.
Верующий младенец: Я уверен, что это возможно. Все будет просто немного по-другому. Это можно себе представить.
Неверующий младенец: Но ведь оттуда ещё никто никогда не возвращался! Жизнь просто заканчивается родами. И вообще, жизнь – это одно большое страдание в темноте.
Верующий младенец: Нет, нет! Я точно не знаю, как будет выглядеть наша жизнь после родов, но в любом случае, мы увидим маму, и она позаботится о нас.
Неверующий младенец: Маму? Ты веришь в маму? И где же она находится?
Верующий младенец: Она везде вокруг нас, мы в ней пребываем и благодаря ей движемся и живем, без нее мы просто не можем существовать.
Неверующий младенец: Полная ерунда! Я не видел никакой мамы, и поэтому очевидно, что ее просто нет.
Верующий младенец: Не могу с тобой согласиться. Ведь иногда, когда все вокруг затихает, можно услышать, как она поет, и почувствовать, как она гладит наш мир. Я твердо верю, что наша настоящая жизнь начнется только после родов.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
т.к. система объединила оба поста то отделю их таким вот разделителем
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Не знаю откуда появилась такая притча. Мать ли подслушала разговор двойняшек сидящих в утробе и решила написать об этом или кто-то, родившись и потом позже повзрослев вспомнил, что происходило в чреве решил поделится . А может быть это был сон дьякона после революции, когда вокруг кричали что бога нет. Но слышал я её в нескольких вариантах один раз даже в виде песни под гитару от Свидетелей Яговы.

Во всех случаях подразумевается что близнецов было двое. Причем один верит, а другой не верит.
И тут я подумал, а что было б если б их было трое?
Представьте себе первый не верит в жизнь после родов, второй говорит что после родов все станут такими как Мама, а третий говорит: «совсем не обязательно».
А потом вспомнил что детей в утрбе бывает еще больше. И представил что их больше:
Четвертый говорит: вы что сума сошли? Пугаете тут всякими родами. Никаких родов не будет. И будем мы тут в тепле и уюте сидеть и радоваться жизни.
Пятый сказал: я знаю что жизнь после родов есть, но я не буду рождаться – там комары, а я знаете ли не люблю когда из меня кровь пьют
Шестой сказал: вот вам заняться нечем! Давайте лучше пальцы пересчитаем. Есть жизнь после родов, нет жизни после родов - какая разница? А математика точно везде есть
Седьмой…
И тут вспомнил, что когда большое количество зародышей то многие погибают.
И вот представим историю сидят в утробе 8 близняшек, спорят есть жизнь после родов или нет её.
И природах трое умерли еще в утробе, включая того который верил, двое умерло при родах, а трое выжило. Включая того который не верил.
Вот такие вот пироги.

[Hun]

Сказка про царя Козьму да бабское царство.

Сказка — ложь, да в ней намек. Добру молодцу (красной девице тож) урок.

Русская поговорка

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь Козьма третий. Страной своею правил изрядно. А посему народ его не бедствовал. Крестьяне трудились хорошо. Дружина воевать была учена. Приказ тайного сыску тожа не дремал. Каланча пожарная посреди столицы тож была построена высоченная. Стада тучнели. Житницы полнели. Бочки с медовухой, те ваще неисчерпаемы были. Церквы да монастыри благолепны. Благодать, да и только. А девки в том царстве были просто на загляденье. Казалось бы, жить да радоваться. Ан нет.

Была в том царстве дурная слобода. Пьянки тама, драки, поножовщина, непристойности разные в той слободе, страмота одна. А потому дурная слобода та, что церквы в ней не было. Стару церкву пожгли, попа зарезали лихоимцы. А другие попы туды ехать убоялися. Добры люди из той слободы давно ужо убегли. Мужуки которые остались те спилися али друг дружку порешили. А потому было в той слободе баб много. И бабы те ну до того злющие да безстыжие, что оторви да выбрось прямо. А без мужуков и совсем лютые стали. И вот повадились те бабы из своей слободы в столицу ходити. Баб городских баламутить. Покуда мужик в приказе служит али ратное дело изучат, городские бабы сидят на лавке да семечки лузгают. А тем, из слободы, завидно, что им семечек не дают и мужуков и детишков у них нету. И до того иззавидовалися, что аж злобою лютою загорелися. И вот оне, змеюги подколодные, и давай баб столичных обхаживать. Зведут сперва разговор душевный бабский, то да се, а потом исподволь и давай на мужуков наговаривать. Вот де, ты тута трудишься на хозяйстве да семечки лузгаешь. А мужики все изменьщики. В приказе своем в энто время девок небось шшупают. А семечки, что самые лучшие да вкусные — себе забрали. А ты тута ему дом бережешь негодному. Это, говорят, де кухонное рабство. А детев бабе и вовсе не нать потому как мармелад который детям дают можно самой скушать и тогда сладкая жизнь прийдет. И говорят, де баба мужика главнее. Потому как умнее она и к гламуру разному способнее. А мужуков надо усех изничтожить потому как козлы оне и от них агрессия заводится в организме. А без мужуков и с мармеладом жисть аще слаще. А любиться и с бабой можно. Тока хер из полена выстругать какой хошь по размеру, хоть саженный, да к другой бабе веревкой примотать. И никакой мужик не нать тады.

А бабы, как известно — дуры. Верят этим оторвам поганым да на мужуков своих злобу копят. А супостаты иностранные, которые шпыены были засланные да под видом купцов иноземных разнюхивали что да как, те быстрехонько мешок денег в слободу привезли, да притон тама построили. Да анструктора по бл@#ству и разврату всякому из Хранции из самого городу Парижу и выписали. Быстрехонько вражины иноземные смекнули, что тот ратник, кого жона сковородой огрела, отечеству свому боле не защитник вовсе. Дык пущай их свои жоны убивають, неча на них лыцарей своих да кирасиров тратить.

И вот наступило в том царстве время темное да смутное. Прийдет к примеру мужик домой со службы али с поля. Думает дух перевести, борща похлебати да жону родную приласкати. А дома на него баба злая да лютая с кочергой кидатся. Али аще хуже, ребеночков своих бабы удавливать затеяли. Грех то какой. Не хочум, говорят, детей растити. Хочум платья новые покупати, мармелад кушати да в слободу на бл@#ки ходити. С другими бабами любитися. Швобода, говорят. Мужуков своих по щекам сковородой бьют да деньги требують. А мужуки богобоязненные другую щеку подставляют да ждут когда бабы образумются. А те аще боле прежнего лютуют. А то соберутся толпою, вина напьются, подолы задерут, да и ходют так по улицам, песни орут. Швобода, мол, наступила сыксуальная и карнавал таперыча. Их уж и так, и эдак не страмиться уговаривали. Ни в какую. Швобода, грят и все тут. А мужуки, те закручинилися да из домов своих утекать стали. Совсем не в мочь им в домах ихних жити. Из городских кто в леса в охотники, кто в рыбари подалси, кто на конюшне, кто в скирде ночует, а кто перекрестился на церкву, да и вовсе удрал от страму эдакого на Дон али на Днепр к вольным казакам. А детки малые плачуть, по ласке отеческой скучають.

И вот видит тот боярин, что в тайного сыску приказе главным поставлен был, что чей-то его дьяки приказные кто без бороды, а кто с подбитым глазом на службу та ходют. А иные так за службу чегой-то радеть стали, что домой и вовсе не ходют, а в приказе том ночують под лавкою. Да и учинил тот боярин розыск по всей форме. А вот оно чаго твориться в государстве та! И прибежал царю докладывати. Дескать, так мол и так. Угроза национальной безопасности приключилася.

Подивился царь Козьма такому делу, да и кликнул бояр совет держати. А бояре когда в царскую палату собралися, то без слез и не глянешь. Кто без бороды, кто без уха, а у кого прям вся рожа расцарапана. Глаза прячут, мычат чей-то несусветное. Стыдоба, а не дума государственная. Тут уж царь Козьма и сам смекнул, что сурьезная оказия приключилася. Да шутошное ль дело, коли уся вертикаль власти постродала! И прициндет асторический ужо имелся. Когда одного царя жона егойная сковородой колошматила, вороги у того царя половину державы оттяпали, а другую половину свои бояре разворовали. Вот и зачесал царь Козьма в затылке, крепко озадачимшись.

Архимандрит в том царстве в ту пору молодой да неженатый был, потому за бороду не беспокоилси. А посему в суждениях был вольнолюбив и за веру да государству радел. Присоветовал он царю святую инквизицию завестить. По примеру заморских коллег по вере христианской. Пожечь бы всех баламуток на кострах, да и делу конец, ибо ведьмы оне. Другим неповадно будет. Эх, добрая идея была, да царь аще лучше рассудил. Царь Козма третий, он был монарх мудрый да просвещенный. Акромя того слыл либералом и сторонником прогрессу всякого научного. Даже абсерваторию у себя на крыше дворцовой конюшни завел. Откедова, сказывают, в подзорную телескопную трубень за купающимися девками глядел. А посему издал он такой указ.

Бабам тем, которые себя выше мужиков почитают, позволить создать свою автономную государству какую тока пожелають. Дабы ничем их бабская швобода уязвлена не была. Читывал он книжку хранцуза одного иноземного — Жюля Верна. Тама в энтой книжке чатыре мужука на необитаемый остров в пузыре воздухоплавотельном прибыли. И всю цивилизацию тама быстрехонько учинили. И жолеза наплавили, и инструменту наготовили разного, и кузнечно дело превзошли, и скотины всякой завели. И телеграф электрический измастерили. И даже обезьяна дикого изловили да приручили. Про обезьяна ентого царь аж три раза прочитал. Очень на то дивился. От тады и подумал он де, а ведь у меня в царстве точь в точь такой остров имеется. И леса тама, и жолезная руда есть, и зверь водится, и землица плодородная. И благодать всякая тож. И коли бабы те мужиков не жолают, ни того, чаго мужики делают, им тожа не любо и не нать. Тады пущай живут как хочут, вольному воля, и Бог им судия. Раз оне лучше мужуков да умнее да способнее, тады пущай себе бабье царство построют, лучше чем наше, а мы поглядим тады. Можа и вправду бабье царство лучше да краше будет. Обозьяны на том острове не жили, правда. Зато медведи хаживали. Медведев, их тожа приручати можно. Тады оне плясати умеють под дудку на ярмарке для потехи. Тож весело.

Долго ли, коротко ли, а по весне созвал царь Козма дружину, изловили оне в слободе усех тех охальниц да и перевезли на остров благодатный жити да царство бабье зачинати. И анструктора развратного тожа туды для размножения племени пустили. Ну там семян всяких им да картошек да инструменту разного для разводу дали. И сказали что ежели анструктор хранцузский не сдюжит, да ежели плодиться те бабы задумают, то пущай семя мужицкое на продукты али жолезо что выплавют меняют. А дабы какие мужуки то бабье царство не обеспокоили, царь Козьма велел корабель канонерный двухмачтовый округ острову в трех милях плавать пустити.

На третий год послал царь Козьма на остов тот посольство на бабье царство посмотрети да можа с тем царством обоюдовыгодно торговати начати. Тока посольство никакого царства бабьего не нашли. Весь остров послы исходили, а царства и нетути. Гнилой шалаш с костями человечьими тока вареными да обгрызенными. Бабы друг дружку видать скушали, а царство так и не построили. И руду не наломали. И печку плавильную ни обжиговую не сложили. И железу не поплавили. И дерева на дома не срубили. Как тама да чего было, никто не знат. Одно тока уразумели тады в том посольстве. Видать без мужуков бабы царство построить не могут и вовсе никакое. Тока подолы задирать да мужуков хаять способны. Так царю Козьме и донесли.

Царь Козьма ужо к тому времени семейную реформу в царстве своем провел. Красочные платья бл amp;#ские на пугалы огородные повесить велел. Очень их вороны пужалися. Да лузгать семячки на заваленке запретил. Чтобы неповадно… Почитал аще книжку иноземную умного одного немца Фридриха Ницше да и повелел каждому мужуку в доме плетку держати. Да жону уму разуму той плеткой учити. Царь Козьма то наш просвященный монарх был.

И зажило его царство лучше прежнего.